ABTOP: В.Ушаков
Уважаемый Аркадий!
Отвечая на Ваш вопрос http://ushakov.org/arch/000000b9.htm , соединю (без Вашего на то согласия :-)) его с рассуждениями по поводу «конца истории» http://ushakov.org/arch/0000010b.htm . Надеюсь, по контексту моего ответа будет понятно зачем.
Если уж совсем кратко, то путь, который можно было бы предложить, состоит в первую и даже наипервейшую очередь в изменении идейной основы государства. А уж после можно говорить об остальных последствиях. Точнее, само изменение идейной базы должно идти рука об руку с конкретными действиями. И за примерами далеко ходить не надо, ими полна наша история. Если брать безотносительно со знаком плюс или минус в оценке, то таковым был 17-ый год и последовавшие за ним изменения в государстве, таковым стал 91-ый, как можно выделить и периоды не скачкообразных, эволюционных изменений.
К тому же 11-ое сентября заставляет во многом по-новому посмотреть на мир и на то, насколько сегодня государственная идеология соответствует этому миру.
Обратите внимание, насколько ассиметричными оказались атака на Нью-Йорк и последующие действия американской администрации (да и других государств тоже) даже с военной точки зрения. Кем бы ни были организаторы акции, но их действия достигли успеха на ГОСУДАРСТВЕННОМ уровне, как и последствия оказались тоже государственного и даже межгосударственного масштаба. И реакция на вызов этого малого негосударственного «государства», бросившего его Америке, по сути, оказалась признанием его вполне государственного уровня. Что в ответ предпринимает Белый дом, чтобы как-то противостоять этому вызову? Он изо всех сил напрягает ВСЮ государственную машину (тогда как атака от организаторов требовала значительно меньше «государственных» усилий), чтобы внутри Америки предотвратить повторение подобной акции. В последующем для применения силы находит самое наислабейшее государство, даже и государством–то которое в современном понимании трудно признать, и наносит удар с применением всей мощи опять-таки государственной военной машины. При этом пытается склонить на свою сторону правителей других государств (не народы, а именно правителей), и те готовы признать за Америкой, что ответ адекватен. Тогда как прокатившаяся волна демонстраций по всему миру говорит о несколько ином понимании этой ситуации хотя бы со стороны самих этих демонстрантов.
И мы имеем то, что квазигосударственное образование (заказчик акции) оказалось вровень с государством, но ответить на его вызов государство обычное не в состоянии. Оно с натугой пытается перевести проблему как бы на государственный уровень с военным ударом по другому государству с накручиванием мифа о всесилии Усамы, придавая ему чуть ли не вселенский характер и тоже государственный. Просто нет даже адекватного идеологического опровержения вызову, кроме как перевода на знакомый государственный язык. И даже выбор слабейшего для ответа выглядит демонстрацией слабости, а не силы. Государи прошлого военные действия разворачивали по отношению к наисильнейшему своему государственному врагу и врагу явному, победив которого они и отвечали на брошенный им вызов.
То есть мы присутствуем ни много, ни мало при крушении государственной идеологии в ее традиционном виде. Потому-то государственная Америка и бросилась объединяться с другими правителями (и врага пытается нарисовать как бы привычного), а они ее поддержали, так как вызов оказался брошен и их государственным устоям. Так что при конце «конца истории» в ее идеологическом виде мы как раз и присутствуем. И затрагивает конец «конца истории» не только идеи либерализма и экономизма, глобализации, монополярного мира, нового мирового порядка, но само устройство государства в его традиционном виде. Вызовы времени оказались иными. Квазигосударственные «государства» оказываются более эффективными, чем обычная государственная машина.
В чем переход от этого «конца истории» к Вашему вопросу?
> Но как, на основе каких позывов или прозрений, они могут выйти (и могут ли) в ту точку, где вынуждены работать как наемные приказчики?
Если хотите мой ответ, то ни на каких.
Ведь полагая, что номенклатура должна стать наемным приказчиком, Вы исходите из еще одного социального мифа – мифа о демократии. Я не отношусь к понятию о социальном мифе оценочно, что, мол, это плохо и что в нем заложено необъективное понимание социального устройства, но миф толкую, как его описал в своих работах Лосев. Более того, вообще считаю, что тот или иной социальный миф, как принцип социального миропонимания, как раз наиболее соответствует социальному восприятию и социальному действию на его основе. Объективистская трактовка общества (что эффективно работает в науке, исследующей природу материального мира) не очень к нему подходит, на ее основе трудно находить приемлемые для общества решения. Вопрос лишь в том, каков этот социальный миф, насколько он адекватен современному миру.
И демократия в своих первоистоках, там где она зарождалась, опирается в первую очередь на признание равенства всех граждан и основанном на этом ЕДИНСТВЕ всего общества в целом. А уж из этого подхода формировались все остальные атрибуты демократии. У нас же сама государственная машина формируется на совсем другом принципе – на выделении особого народа власти. Именно народа, со всеми его «народными» признаками. Это понятие больше подходит, номенклатура – это все же несколько размыто, так как механизм ее воспроизводства довольно искусственный. Вот только в отличии от обычного народа его средой обитания является не земля в обобщенном понимании, а общество. Само общество выступает такой «землей» для этого народа, который и возделывает эту «землицу» под свои «народные» нужды. Опять подхожу к этому безоценочно, а просто пытаюсь зафиксировать принципы российской власти в таком вот понимании. Но если такое соображение верно, то ожидать от этого «народа» единения с остальной «землей» абсолютно не приходится. Какие бы лозунги почве не адресовались. Лозунгами лишь почву возделывают, рыхлят ее, обрабатывают для сбора последующего урожая, но не объединяются с ней.
Отметьте, что внутри народа власти есть и свои племенные образования, которые сохраняют признаки родового единства и следуют системе ценностей своего племени в полной мере. Можно обратить внимание на еврейское племя, можно отметить, что во власти представители других малых народов (татары, чеченцы, даже корейцы) принципам своей родовой общности нисколько не пренебрегают. И приоритет своему роду в проводимой ими кадровой политике, в выборе политических приоритетов отдают обязательно (общность менталитета срабатывает). Это мы не хотим этого замечать, но они прекрасно эти особенности своего присутствия во власти чувствуют.
Кроме русских.
Русские во власти, заметьте, себя к русским не относят, если применить к ним понимание родовой общности, как у других «племен». Они растворяются, они во власти общечеловеки. Более того, это даже неприлично относить себя к русским со стороны этих русских. Но если для русских во власти нет даже такого понимания как родовая общность, то о каком возможном гражданском равенстве можно вести речь? Ведь демократичные общества формировались все-таки на признании хоть какой-то общности всех со всеми. В Европе этой общностью выступала национальная однородность при образовании национальных государств, в Америке "товарищ Кольт" на заре ее формирования всех уравнял. А у нас ничего этого нет. И подчеркну, что то, КАК устроена российская государственная машина, говорит о том, что и не будет. Но и то еще определяет, какова внутренняя идея власти, какими бы лозунгами власть не бросалась.
А что народ, который безмолвствует? Да и в отношении него, мы, увы, наблюдаем, не народ как единое целое, а миф о нем. Даже на форуме Вы могли бы обратить внимание, сколько трактовок «русского народа» друг с другом воюет. И именно воюют, что само по себе говорит об отсутствии БЕЗУСЛОВНОЙ общности, общности принимаемой напрямую без всяких предварительных условий. Причем каждая из трактовок «русского народа» требует безукоснительного себе подчинения со стороны других, тотального подчинения, иначе то другое не народ, но враг народа.
Так что одно дело иметь единый народ, который формирует о себе тот или иной миф, но другое – иметь миф о народе, в рамки которого так пытаются втиснуть реальный народ, и делается это не изнутри народа, а очень неуклюже и откровенно воинственно извне. Если Вы добавите, что в эту копилку мифов вносят свой вклад и малые народы, которые рисуют русских в том виде, в каком он им в соответствии с их пониманием ближе и удобнее, то картина получается безнадежно пестрая. Мы тот народ, который сам себя не знает и как единое целое, по сути, не воспринимает.
Есть общность языка, есть общность менталитета, есть другие общие родовые признаки, но они достаточно рыхлые, а с другой стороны – есть и разрыв пространств, которые осваивали русские, и этот разрыв не только географический, но связан и с сосуществованием бок о бок с разными народами, населяющими Россию. Есть и разрыв системы ценностей (можно вспомнить тот же слой русских во власти, а для власти имморализм вообще стал чуть ли не нормой). И если нет главного – единства самовосприятия, то откуда взяться остальному единству, определяющему уже требование равноправия, и на основе которого можно строить демократию, предъявлять свои требования власти. И вновь замечу, что это не хорошо или плохо, но это, с моей точки зрения, так есть. Нас много и все мы разные, и слишком разные.
Но в нынешнем мире тех мерок ТОТАЛЬНОГО единства тех или иных сообществ, которые были в еще не далеком прошлом, становится все меньше. Как раз на примере атаки на Америку и ее ответа на «вызов истории» хотел показать разрушение устоявшихся рамок единства, но и формирование иного мира. Кстати, первыми такое единство продемонстрировали как раз «народы власти» разных государств, которые столь быстро обозначили свою обеспокоенность «терроризмом», разрушающем их государственное положение, и они быстрее между собой нашли общий язык, чем со своими народами.
Именно изменение самой концепции социального единства ведет к тому, что ни идее монополярности, ни идее глобализации, ни идее «золотого миллиарда», ни идее «конца истории» с исчезновением случайности исторического развития при полном торжестве либеральных ценностей и ценностей экономизма не суждено восторжествовать. Вот только еще раз отмечу, что и эти идеи являются своего рода социальными мифами (или антимифами), отражающими те или иные «народные» чаяния (осталось лишь выяснить, каких народов). Вот только идея многополярного мира как их вроде бы идейный антипод столь же утопична. По той же самой причине. Ведь концепция многополярности опирается на идею многополюсности ГОСУДАРСТВЕННЫХ центров, а те миры, которые вокруг этих центров будут формироваться, должны обладать в той или иной мере тотальным единством внутри себя.
Но мир, на мой взгляд, приобретает другие очертания. Он теряет строгое разграничение по принципам единства в каждом из своих «кусков»: национального, государственного, родового, религиозного и так далее. Происходит образование множества взаимовложенных миров, внутри каждого из которых свои разграничения и свои внутри разграничительных линий принципы социального объединения. И каждое сообщество (как и каждый человек) оказывается вмещающим в себя все эти миры, и само оно находится во всех этих мирах.
Посудите сами. Есть чисто географические границы, разделяющие населяющие разные географические пространства народы. Есть не обязательно совпадающие с ними границы государств, а у государств другие принципы внутреннего единства, как и принципы разграничения с другими государствами. Есть экономическое пространство, тоже полностью заполняющее карту миру, но эта карта не совпадает с политической. Есть религиозная общность и религиозные различия, тоже с взаимопроникновением друг в друга, но и с несовпадением с картой других миров. Есть национальные границы и национальное единство, тоже целиком собой заполняющие весь мир. Есть информационное пространство, формирующееся по своим законам, но и оно тотально покрывает весь мир. Есть цивилизационный водораздел. События 11-го сентября предъявили еще одну форму квазигосударственых образований, ведущих войну в своем тотально всемирном измерении, а это война фактически изменяет сами государственные границы, делая их не столько реальными, сколько виртуальными.
Эта виртуализация многих пространств, их расширение на весь мир, наложение друг на друга, проникновение одного в другое и позволяет назвать этот новый мир сквозным. Мир стал другим, и мы в нем себя ощущаем другими. Единственное единство в одном единственном (например, родовом) измерении перестало быть единственно актуальным. Мы едины, но представлены в разных обществах с разными принципами их объединения.
Я русский и гражданин России. Но одновременно принадлежу к той или иной экономической корпорации, которая не обязательно имеет одну единственную государственную принадлежность. Я и отношу себя к определенной системе ценностей (религиозным воззрениям), которая тоже не привязана к раз и навсегда заданным социальным границам. Но я и член профессионального сообщества (которое тоже может иметь глобальный характер). Я также принадлежу к какому-то своему виртуальному информационному сообществу. В конце концов, я говорю и думаю по-русски. Вот эта множественная сквозность порождает совсем другой характер ИДЕЙНОГО обустройства мира. Причем такое толкование не обязательно облекать в индивидуалистскую трактовку. Слово «мы» может вполне адекватно заменить «я».
Идея сквозного мира порождает не только другое его восприятие, но и другое его освоение. Замечу в скобках, что сквозный мир – это тоже своего рода социальный миф, но который может быть в современных (а особенно завтрашних) условиях дает наиболее адекватное восприятие себя в мире и способность в нем ориентироваться и действовать.
Можно вновь вернуться к вашему вопросу о путях.
В свое время я попробовал пройти напрямую, напрямую пытаясь следовать декларированным демократическим принципам и напрямую обратиться к обществу. И встретил серьезное сопротивление (если не сказать ожесточенное) со стороны «народа власти», как и пришлось на своей шкуре прочувствовать, что никакой поддержки ни у какой части общества такого рода демократическое «иду на вы» тоже не встретит. Последствия оказались для меня даже более жесткими, чем можно было ожидать. Последовало не только политическое удушение, не оглядываясь ни на какие «демократические» принципы и даже законы. Но и полностью оказался в последствии перекрыт доступ к СМИ (причем наглухо, хотя до того возможностей всегда хватало, нередко просто приглашали). А нет человека в СМИ – его вообще нет ни как социально значимой фигуры, ни как вообще существующей (нет человека, то и нет проблемы). Более того, в последствии и мой бизнес попытались уничтожить. Уничтожить не удалось, но подорвали сильно. «Народ власти» умеет себя защищать, вырубая чужеродное ему под корень.
Попытка же поискать общий язык с «оппозиционерами», про которых Вы и по И-нету можете судить, привела меня к еще более неутешительному выводу. Сами эти «оппозиционеры», как бы они не клеймили власть, выступают, по сути, за воспроизводство ее структуры, только со своим вхождением в нее. А оппозиционеры они скорей лишь потому, что их идейный багаж еще более убог, чем у власти. Да и вообще, в каком-то смысле, в обществе присутствует общественное согласие на ту конструкцию социального устройства, которую имеем. Химеричность реальной государственной структуры, ее во многом паразитическое существование на теле общества компенсируются псевдомифом о великом народе, о его исключительных свойствах, при всей его неспособности, неготовности и ненужности для него самого хоть как-то влиять на власть.
Так если выход?
Чтобы ответить на этот вопрос, иначе подойду к проблеме. А в принципе, какие вообще мои требования к государству, реальному или виртуальному? Каков образ того государства, которое я признал бы своим?
1. Возможность самореализации.
2. Определенная защищенность, которую «мое государство» мне обеспечивает.
3. Те права и обязанности, которые мной бы воспринимались естественно и внутренне бы мной принимались, то есть совпадали бы моя система ценностей и «государственная».
4. Возможность влиять на дела в «моем государстве», напрямую или косвенно.
Все же остальные характеристики государства, будь то демократия или авторитаризм, являются побочными, так же как и вопрос со «слугами народа». Я сам себе слуга и сам господин и точно такое же мое отношение к другим гражданам «моего государства».
Удовлетворяет этим государственным требованиям современная Россия на мой взгляд? Ответ однозначный – нет. Способна ли измениться российская государственная машина в реальном, а не мифологическом понимании, если следовать любым традиционным путем, будь то демократическим или авторитарным? Скорей всего – тоже нет. Внутренняя суть власти так заявлена, что она сама поменяться не может, какой бы внешний флер «цивилизованности» ей не придавался. Внутренние цели, задачи, система ценностей народа власти, который в большей степени определяет лицо государства, совсем иные. Но и остальной народ не обладает тем внутренним единством, которое бы позволило оказать реальное воздействие на власть.
Все это так, но мир нынче меняется тоже. Что мешает тогда не биться с ныне существующим государственным монстром, а создавать свое иное «государство», пусть пока в чем-то виртуальное?
Ведь первый шаг любого созидания – это его идея (в данном случае - идея власти, идея самого «государства»). И, как говаривал классик, идея, овладевшая массами… Вот только массы абстрактные в «моем государстве» не нужны, ведь не паразитировать на них благодаря этой идее, облекая ее в звучные лозунги, собрался. А быть единым со своим «государственным» народом. Но это заставляет по-другому ставить задачи.
Самое интересное, что возникающее новое качество общности в чем-то может обрести свой прообраз в том же И-нете. Но лишь тогда этот прообраз приобретет черты реальной общности, когда будет найден механизм возврата из мира виртуального в реальную социальную жизнь. Хотя… хотя в мире виртуально-интернетном те же деньги столь же реальны, что в реальном. Какая разница, в какой форме на компьютерных счетах происходит отражение их движения? Даже механизм их «государственной» эмиссии может с той же легкостью иметь виртуальное исполнение. Как влиять на дела в моем государстве? Если парламент от «парле» (говорить), то особая форма парламентаризма вполне может существовать в виртуальном пространстве. Защищенность? А как защищены граждане страны, находящиеся за ее рубежами? Эта защита приобретает форму межгосударственных отношений с другими странами. Экономика? Но в реальности ключевым для «государства» является не столько материальная форма выпуска продукции, сколько виртуальная форма управления производством. И так далее, и тому подобное.
Данная логическая цепочка является лишь демонстрацией, что и сквозный мир может порождать сквозные «государства», которые вполне адекватно этому миру могут соответствовать и решать вполне реальные задачи в интересах своих граждан. В том числе через механизм межгосударственных отношений влиять на ныне существующие государства, порой даже воюя с ними, если их политика враждебна «новому мировому порядку». :-)
Это несколько фантазийные рассуждения, но в главном я хотел подчеркнуть иное. Если мир меняется, то надо самому вместе с ним меняться. Первый шаг преодоления того, что нас не устраивает, – это идейное освоение этого нового мира. А уж возможный второй шаг – создание в нем новых «государств», через формирование которых можно пытаться влиять на ныне существующую систему, замкнувшуюся лишь на удовлетворения нужд «народа власти».
Не знаю, насколько Вас устроил мой ответ. Он может быть в чем-то неожиданный в силу нетрадиционности подхода. Но я ТАК думаю.
С уважением, В.Ушаков
